Финский национализм и Великая Финляндия

Cуоми… Северная страна озёр и лесов всегда казалась русским (да и не только) тихой и спокойной. Однако это не так — порождённый финским национализмом ирредентизм, воплотившийся в проекте «Великой Финляндии», стал одним из самых заметных мятежных проектов в истории мира, а на севере Европы — и вовсе самым амбициозным.

Но начнём с самого начала — рассмотрим, откуда вообще появились финские националисты, ведь Суоми на протяжении столетий были безгосударственным этническим субстратом, поочередно вовлекаемым то в русские, то в шведские имперские проекты.

С самого начала обозначим один любопытный пункт — первые финские националисты были… шведами. Необходимо отметить, что шведы представляли собой высший класс общества Финляндии — были самыми образованными и состоятельными гражданами. Финномания стала для них единственной возможностью повысить свой статус, сначала перенимая культурные образцы крестьянской среды, а затем выдвигая политические требования. Так, один из отцов финского национализма Йохан Людвиг Рунеберг (1804–1877) был школьным учителем, посещал финские сёла и знакомился с бытом крестьян, восторгался стойкостью аборигенов и на шведском языке писал стихи про страну, природу и людей, с которыми жил рядом. Стихотворение «Наша земля» стало гимном будущей независимой Финляндии. В Финляндии и сейчас поэта чтут, ведь 5 февраля праздник — День Рунеберга.

Публицист и писатель Адольф Арвидссон (1791–1858) также был шведом, которого Финляндия пленила своим духом и своей природой. Из-за весьма радикальных взглядов в 1822 году он был уволен из Абосской академии и перебрался в Швецию, где в качестве публициста продолжил свою борьбу. «Мы не шведы, русскими мы не хотим становиться, будем же финнами», — так другой финский националист Йохан Снелльман охарактеризовал свои идеи.

Другая важная величина в финском национальном возрождении — Захариас Топелиус (1818–1898). Швед по национальности исследовал финский фольклор и язык, писал стихи — естественно, на шведском. Отличился и в прозе — именно он заложил основы национально-исторического романа, написав «Герцогиню Финляндскую». Историк по образованию, составил очерк страны со времен Густава II Адольфа. Отличался пророссийскими взглядами, вызывая оторопь у учившихся у него финских националистов. В Советском Союзе по его сказке «Сампо-лопаренок» вышел мультфильм «Сампо из Лапландии» про мальчика, который вместе со Златорогим Оленем победил повелителя Тьмы и Холода великана Хейси, мечтавшего потушить солнце.

Элиас Лённрот был ещё одним шведом, упавшим в объятия Суоми. Районный врач на досуге занимался собиранием финского фольклора — сказок, преданий и легенд. Пришлось много путешествовать — исследователь исколесил всю Карелию и даже встречался со сказителями-рунопевцами. Собранный материал был объединен в эпическое собрание «Калевала», сыгравшее важнейшую роль в пробуждении финского национального движения.

Следующая центральная фигура молодого финского национализма — тоже швед, писавший на шведском языке. Йохан Вильгельм Снелльман (1806–1881), почетный доктор философии Гельсингфорского (фин. — Хельсинкского) университета, сменившего Абосскую академию в качестве интеллектуального центра Финляндии после пожара в Або 1828 года, увлекался финноманией и проповедовал необходимость развития образования среди финских крестьянских масс — на финском же языке, при сохранении лояльности Российской Империи. В 1863 году, общаясь с императором Александром II во время визита того в Финляндию, он попросил статуса финского как языка делопроизводства в княжестве. Император согласился. Тогда же Снелльман стал членом Сената (правительства — авт.) Финляндии и перевел местную валюту — финскую марку, — с рублевого на международный серебряный стандарт, что по сути сделало ее независимой от монетарных властей Российской Империи. Уже тогда Банк Финляндии мог получать деньги от иностранных кредиторов без санкции России. Реформы больно ударили по экономике региона, и Снелльману пришлось уйти в отставку. Он продолжил публицистическую деятельность и работу в Сейме, где не упускал возможности в очередной раз указать на необходимость перехода национальной интеллигенции со шведского языка на финский. В ряде городов — Ювяскюля, Куопио, Йоэнсуу и Хямеенлинна, — преподавание в гимназиях было переведено на финский язык. Взгляды Снелльмана сильно повлияли на молодое поколение, начавшее в массовом порядке смену шведских фамилий на финские. 12 мая — день рождения Снелльмана, в современной Финляндии отмечается как «День национального самосознания».

После отставки Снелльмана Сенат на националистов, впрочем, не обеднел — на смену тому пришёл ещё один отец-основатель финской нации — Георг Захариас Юрьё-Коскинен (Ирьё Сакари Ирьё-Коскинен, 1830–1903), написавший «Историю финского народа», способствовал популяризации финского языка во всех общественных сферах, при нём государство специально учреждало университетские и школьные программы по преподаванию на финском языке. Впрочем, далеко не все шведы радели за финскую самостоятельность — для так называемых «либералов» отношения с Петербургом были важнее достижения политической самостоятельности региона. Многие даже стали борцами за права шведского меньшинства, как только почувствовали ассимиляционное давление стремительно эгалитаризировавшегося финского общества.

Культурный этап в развитии финского национализма подошёл к концу в 1900 году, когда выпущенный императором Николаем II манифест гарантировал финскому языку равные права со шведским и русским. К тому времени высокая финская культура была в фазе зенита и получила название «карелиализм». Живопись Аксель Галлен-Каллела и Луи Спарре, музыка Жана Сибелиуса и Тауно Ханникайнена, архитектура Ирхо Бломстедта и Виктора Суксдорфа, скульптуры Эмиля Викстрёма, проза Юхани Ахо, Эйно Лейно, Илмари Кианто, Алексиса Киви — всё это подготовило политический этап финского национализма, раскрывшийся в идее «Великой Финляндии».

Но ничто так не ускорило превращение Финляндии в независимое национальное государство, как Октябрьский переворот. 6 декабря 1917 года финский Сенат объявил о независимости Финляндии. Большевики спустя две недели это подтвердили. Страну возглавил глава Сената Пер Эвинд Свинхувуд — судья и оппозиционер в Российской Империи, борец за финское национальное дело, но при этом противник насильственной борьбы за власть. С 1914 по 1917 год он был в ссылке в Сибири за свой отказ, будучи премьер-министром, признавать полномочия присланного из России прокурора, после чего с триумфом возвратился на родину и снова возглавил правительство. Но в Финляндии, как и в России, были свои большевики — радикальное крыло Социал-демократической партии, во главе которого стояли Юрьё Сирола и Отто Куусинен. Началось формирование отрядов финской Красной гвардии, против которых выступил поддерживающий Сенат Охранный корпус (Шюцкор, Белая гвардия). Это совокупность формирований ополченцев, вошедших в регулярную армию только в 1940 году. Настоящей армии у финнов к 1918 году не было из-за реформ времен генерал-губернаторства Николая Бобрикова, который с 1898 по 1904 год осуществил ряд мер, направленных на ограничение автономии Финляндии и в итоге был убит финским националистом Эйгеном Шауманом. Политику Бобрикова назвать русификацией сложно — скорее, Петербург понимал, что теряет контроль за ситуацией и надо что-то делать, желательно — скорее. Но убийство генерал-губернатора продемонстрировало, что выход Финляндии из состава Империи может пойти по более жесткому сценарию, и Николай II был вынужден пойти на попятную, восстановив старую конституцию. Ситуация повторно была взорвана революционными выступлениями по всей Российской Империи, предопределившими приход к власти Петра Столыпина, начавшего новый, правда, тоже кратковременный виток борьбы с финским национализмом. Преподавание в университетах, печать, проведение митингов и собраний — всё стало подконтрольно Петербургу. Финны, лишившиеся возможности служить в собственных национальных формированиях, уезжали в Германию и проходили военное обучение и службу там, сформировав отряды знаменитых финских егерей, в составе 27-го прусского егерского батальона сражавшихся с армией Российской Империи на Восточном фронте. Февральская революция не подарила финнам независимости — вслед за восстановлением прав автономии последовал ввод русских войск в Хельсинки. Катализатором перемен стали большевики.

Однако попытка взять страну под контроль финским красным, действовавшим по большей части независимо от Москвы, не удалась. Главную роль сыграл генерал Карл Густав Маннергейм, уроженец Финляндии, которого Пер Свинхувуд назначил главнокомандующим финской армии — её Маннергейму только предстояло сформировать. В страну начали возвращаться финские егеря, именно они стали костяком Охранного корпуса, нанесшего жестокое поражение финской Красной гвардии. Борьба сопровождалась немецкой интервенцией — Германия пыталась взять Финляндию под свой контроль, и сопротивлением Маннергейма попыткам немцев навязать финнам своё руководство. К маю 1918 года красных в Финляндии уже не осталось, а в 1919 году Маннергейм собирался вместе с Юденичем идти на Петроград, но встретил отпор финских националистов — никакой сильной и единой России они видеть не хотели. Режим большевиков, поспособствовавший дезинтеграции некогда великой Империи, для сепаратистов был предпочтительнее заново восстановленного Белого Царства. Белые против белых, добавить больше нечего.

Также читайте: Не та Гражданская: история финской войны 1918 года

Окончание гражданской войны в Финляндии не означало конца военных действий. Поток в Охранный корпус не ослабевал, антибольшевистская риторика националистов продолжала давать свои плоды. В Эстонию для поддержки местных националистов был послан I добровольческий финский отряд и полк «Сыновья Севера» — не зря же Эстония рисовалась на картах как часть «Великой Финляндии». Популярной среди финских егерей была песня со следующими строками:

Viro, Aunus,
Karjalan kaunis maa,
yks’ suuri on Suomen valta

Эстония, Онега,
красивая земля Карелии,
есть одна большая страна Финляндия

На территории Карельского перешейка же была образована буферная республика Северная Ингрия, просуществовавшая чуть больше года и ликвидированная Красной Армией. В так называемой Восточной Карелии — российской части Карелии, — ровно столько же просуществовало Северокарельское государство с центром в Ухте, чей флаг и герб были нарисованы вышеупомянутым художником финского национального возрождения Аксели Галлен-Каллелой. В октябре 1920 года заключен мирный Тартусский договор с РСФСР, по которому к Финляндии отходила Печенгская область (Петсамо — фин.) — район в Заполярье, примыкающий к Кольскому полуострову, но зато финны возвращали несколько занятых волостей Восточной Карелии в руки большевиков. Началось обустройство пограничных пунктов и приём беженцев — большевики изрядно раскулачивали население Карелии. Всё это отражено в финском фильме Лаури Тёрхёнена «Граница 1918», представляющем на суд зрителя два мира — новой Советской России и возрожденной Финляндии.

Участие русских в гражданской войне в Финляндии было весьма ограниченным — с начала конфликта наши части были деморализованы, а солдаты не понимали, за что воевать в этой чужой стране. Среди русских белых генералов был представлен весь спектр отношения к финскому национализму — от неприятия до попыток взять в союзники. Но военных столкновений, аналогичных войне Добровольческой армии Деникина с формированиями Симона Петлюры, между русскими и финнами не последовало. Заключительный этап войны ознаменован столкновениями РККА и Охранного корпуса, но решительного перевеса ни одна из сторон добиться не смогла.

Созданную в годы гражданской войны Карельскую трудовую коммуну большевики в 1923 году преобразовали в Автономную Карельскую Социалистическую Советскую Республику, куда на теплые должности устроились беглые «красные» финны (Отто Куусинен возглавил президиум Верховного Совета республики, а Юрьё Сирола стал наркомом просвещения). Карельская ССР была призвана стать коммунистическим филиалом Финляндии. И так как своей письменности карельский язык не имел, то свыше десяти лет вопрос о том, какую стратегию проводить — сочинять карельскую письменность, преподавать на финском или всё-таки на русском, остался нерешенным, карельское нацстроительство даже для большевиков виделось невероятно сложной затеей (одних говоров разных групп карелов на тот момент насчитывалось 38–40 штук). В школах практиковалось обучение и на финском, и на русском. Карелам же было вовсе не до языка, зачастую бедняг объявляли «кулаками» и отправляли в Сибирь. Кто избежал подобной участи, бежал в соседнюю Финляндию и становился финном. Как видно, иметь собственное национальное государство очень удобно.

Финны же вопреки беспочвенному интернационализму своего большого соседа продолжили пестовать национализм — в форме различных организаций. Так, студент-богослов Элиас Симойоки и журналист Эркки Ряйккёнен в 1922 году основали «Карельское академическое общество», по своему составу такое же молодое, как, например, румынская «Железная гвардия», но куда более интеллектуальное. Клятва при вступлении в «Карельское академическое общество» по сути была ирредентистским заклинанием: «Клянусь под нашим знаменем, во имя всего святого и дорогого для меня, пожертвовать жизнью ради моей родины, ради национального пробуждения Финляндии, Карелии и Ингрии, ради Великой Финляндии. Как верю я в единого Бога, верю я в Финляндию и её великое будущее». Присоединение советской Восточной Карелии, пробуждение национального самосознания у финноязычных народов Норвегии и Швеции, запрет в Финляндии шведского языка и левых партий были главными требованиями «карелистов». В то же время социальная повестка организация была довольно размыта, а антисемитизм ни тогда, ни позже так и не стал частью идеологии финских ультраправых.

И тем не менее в пропаганде националистов проект «Великой Финляндии» занял центральное место. Среди живших в норвежской провинции Финнмарк квенов, финноязычного меньшинства, распространялась националистическая литература, делались призывы создания финноязычных школ. Естественно, норвежские власти вынуждены были реагировать на возникшую на севере страны угрозу и сделать особый упор на ассимиляцию квенов. Уже через несколько лет успех на пробуждение движения меньшинства за воссоединение с Финляндией стал невозможен.

В 1920-е годы активно действовал так называемый комитет по западным землям (Länsipohjan toimikunta), в чью задачу входил подъем финского движения на шведских территориях. Долина Турнеэльвена на севере Швеции, граничащая с Финляндией, рассматривалась как естественная финская территория, где жили финны и саамы. Шведы вынуждены были пойти по норвежскому пути и усилить ассимиляционный процесс. Запрет на общение на финском в школах Северной Швеции действовал и после Второй мировой войны.

Взрывоопасной была обстановка вокруг Аландских островов, после получения независимости вошедших в состав Финляндии, но населенных компактно проживавшей шведской общиной. Островитяне послали делегацию в Швецию с просьбой присоединить острова, по возвращении послов домой финские власти бросили бунтарей в тюрьму. Сама же Швеция действовала неуверенно — видимо, сказывалось отсутствие витальных сил после столетий войн за статус великой северной державы. В итоге всех выручила Лига Наций, в 1921 году принявшая Аландскую конвенцию, закрепившую острова за Финляндией, но обязавшая Хельсинки соблюдать особые права местных жителей — не призывать в финскую армию, на острове не размещать военные базы, в образовательных учреждениях преподавание оставить на шведском языке.

Естественно, финские националисты не могли простить руководству своей страны Тартусского мира, по которому, как они считали, Финляндия могла затребовать у большевиков гораздо большего. Вообще вопрос отложенной ирреденты вкупе с ростом популярности фашистских и близких им движений по всей Европе (и не только Европе) привели к формированию нескольких националистических организаций, объединенных общими установками и целями, и собиравшихся рано или поздно бросить вызов существующему режиму, власть в котором периодически переходила от более консервативного «Аграрного союза» к либеральной «Национальной прогрессивной партии» с редким вкрапление умеренно-националистической «Национальной коалиции» (объединение «младофиннов» и Финской партии).

Итак, ноябрь 1929 года — крестьяне напали на членов финской Коммунистической партии в деревне Лапуа. Причина, скорее всего, в пропаганде — финны в большинстве были верующими лютеранами и посягательств на свои традиции не терпели. Уже в декабре молодые военные создают организацию «Дверной замок Финляндии», которая через некоторое время примет своё окончательное название по имени восставшей деревни — «Лапуа». Лидером националистов стал Вихтори Косола — человек, отсидевший год в России за антигосударственную деятельность (переправлял будущих егерей в Германию), а после войны создавший объединение «Экспортный мир», которое занималось наймом рабочих на бастующие предприятия. «Красные подрывают экономику страну, подбивая рабочих на забастовки; красные разжигают ненависть к лютеранству и Церкви; красные ненавидят нашу страну», — примерно так мыслили молодой штрейхбрекер и тысячи финнов, откликнувшихся на его зов и вступивших в «Лапуа».

Лапуасцы сразу же организовали оперативно-штурмовые группы, нападавшие на политических противников. В 1930 году движение организовало «Крестьянский марш», после чего либеральное правительство было вынуждено уйти в отставку, а новым премьером стал старый Пер Эвинд Свинхувуд, тут же отдавший приказ об аресте коммунистов-членов парламента и инициировавший запрет коммунистических организаций в стране. Националисты воодушевились и стали прочить Косоле пост единоличного руководителя государства. Сам «вождь» мечтал о карьере Муссолини и всерьёз начал прорабатывать сценарий похода на Хельсинки, аналогичный походу на Рим итальянских чернорубашечников. Правда, не учёл одного — Свинхувуд, ставший к тому моменту президентом, отнюдь не собирался становиться финским Виктором Эммануилом III.

Финские власти чувствовали, что если лапуасцев не унять, те натворят много бед. Чего только стоило похищение бывшего президента страны либерала Карла Стольберга, которого террористы, немного научив, что амнистировать красногвардейцев совсем нехорошо, всё-таки отпустили. Свинхувуд, испытавший повторный политический взлет именно благодаря «Лапуа» и Косоле, осознавал, что рано или поздно с возмутителями спокойствия придётся разобраться.

Долгожданное выступление началось в феврале 1932 года в городе Мянтсяля. Собралось порядка 7 тысяч членов «Лапуа», Охранного корпуса и аффилированной с ними группировки «Сине-черные» (Sinimustat) философа Аулиса Ойайярви, которая больше чем лапуасцы походила на итальянских фашистов и состояла из молодых людей, носивших на руках оружие. Всё началось с атаки на социал-демократов, чей лидер ранее был членом «Национальной коалиции» и потому рассматривался как «предатель». Восставшие направили декларацию Свинхувуду, которая гласила следующее: «Мы, законопослушные патриоты, поднялись не против государственной власти, а против красного марксизма, ради победы над которым мы уже пролили много крови… Мы не отступим в борьбе с марксизмом. Мы сожалеем о событиях в Мянтсяля и нарушении закона. Правительство ещё может восстановить мир и порядок. Быстрые и решительные меры спасут страну от гражданской войны. Правительство может одолеть наши войска, но не одолеет массу патриотов. История ещё оценит и нас, и наших противников». На что рассчитывали мятежники? Примерно на то, на что и Муссолини: уход в отставку правительства «аграриев» Сунилы и создание нового, целиком из членов «Лапуа» и «Сине-черных», правительства.

Умеренные националисты из «Национальной коалиции» подались призыву своих собратьев и вышли из правительства. Социал-демократы и «аграрии» же требовали расправы. Свинхувуд понимал, что должен сделать выбор. И 2 марта выступил с речью по радио, объявив националистов мятежниками и обещав принять меры «по восстановлению мира», в то же время суля амнистию тем, кто сдастся. Лапуасцы были деморализованы — не такого они ожидали от президента, на которого возлагали свои надежды и чаяния. Даже сын главы государства Эйно Свинхувуд был в шоке от такого решения отца. Часть мятежников начала сдаваться, часть вступила в переговоры с властью. Кто-то, как один из лидеров восставших Густав Латвала, покончил с собой. Поход на столицу был обречен.

Всего арестованных оказалось 120 человек. К реальным срокам приговорили лишь 52, и то самое большое наказание получил Арттури Вуоримаа — всего два с половиной года тюрьмы. Как видно, Свинхувуд был достаточно мудр, чтобы одновременно ликвидировать угрозу переворота и превращения страны в вооруженный лагерь, и при этом не допустить разрастания гражданского противостояния и взаимной ненависти.

Финские националисты из событий вынесли один урок — выход за рамки правового поля наказуем. Им не запретили создавать общественные организации и даже оружие с рук не изымалось, но на любую попытку заговорить о свержении власти напоминали мянтсяльским мятежом и его плачевным исходом.

Уже в июне 1932 года бывшие члены «Лапуа» во главе с Вихтори Косолой и экономистом Вильхо Анналой создали партию «Патриотическое народное движение». Программа националистов была идентична имевшейся у «Карельского академического общества» за исключением того, что в неё были включены популистские требования вроде прямого избрания президента народом и социальные требования — учитывать интересы рабочих, сформировав специальные профсоюзные комиссии при министерствах. Символом партии стала символика «Лапуа» — человек с занесенной дубиной верхом на медведе, а «Сине-черные» вошли в партию как молодежная структура. Осознавая, что шанс поучаствовать в перевороте в Финляндии вряд ли выпадет, «Сине-черные» в 1936 году приняли участие в эстонской авантюре, оказав прямую военную поддержку местным националистам, предпринявшим неудачную попытку переворота. «Сине-черные» на родине были запрещены.

Успехи на выборах в парламент для ПНД оказались незначительными (8,36% в 1936 г., 6,65% в 1939 г.). Шанс увеличить влияние выпал после Зимней войны, закончившейся Московским мирным договором и сдачей СССР северной части Карельского перешейка. За счёт критики авторитет националистов возрос, и они получили пост в правительстве — Вильхо Аннала стал министром транспорта. Страна ввиду увеличивавшейся мощи Третьего рейха отказалась от ориентации на Великобританию и выступила на стороне стран Оси.

«Война-продолжение» (Jatkosota, продолжение Зимней войны — так в финской историографии называется война Финляндии с СССР в 1941-1944 гг.) стала пиком влияния финских националистов. Даже президент страны либерал Ристо Рюти вёл себя как сторонник идеи «Великой Финляндии» и призывал стереть с лица земли Ленинград, а маршал Маннергейм произнёс знаменитую «Клятву меча» — обещание завоевать Беломорскую и Олонецкую Карелию. Многие лидеры финских националистов участвовали как в Зимней, так и в «Войне-продолжении», рассчитывая приблизить момент создания Великой Финляндии и часть из них, как, например, капеллан Элиас Симойоки, погибли. Многие историки, как современные, так и времен Рюти-Маннергейма, приложили немало усилий, чтобы разделить Вторую мировую войну и «Войну-продолжение», чтобы тем самым обосновать справедливость участия Финляндии в военной кампании 1941-1944 гг. против СССР. И во многом это удалось — согласно недавно проведенным опросам, только 16% молодых финнов в курсе, что Третий рейх и Финляндия были в той войне союзниками.

А чем же всё это время занимался Советский Союз? Правильно, строил Карело-финскую республику. Советскую и социалистическую, правда. Даже несмотря на то, что доля финнов, карелов и вепсов в населении составляет всего 27% — остальные предпочли стать русскими, оказались в лагерях или в Финляндии иммигрантами (около 400 тысяч карелов покинули в 1940 году отданные СССР районы). Но советским было важно показать, что у них тоже есть своя «Финляндия», к которой только стоит присоединиться — и будешь жить как в раю бараке.

Первоначально участие финнов в «войне-продолжении» было удачным — они отвоевали отданные СССР земли, приступили к блокаде Ленинграда и заняли Карелию, на территории которой устроили для русских, преимущественно детей и женщин, сеть концентрационных лагерей — всего 14, а самый крупный находился в Петрозаводске, где за проволокой томились примерно 24 тысячи человек, из которых, по разным оценкам, 4-8 тысяч погибли. На занятых территориях был учрежден оккупационный режим, который в подражание немцам делил «своих» и «чужих»: карелы, финны и вепсы получали зеленые паспорта, а русские — красные. Естественно, набор базовых прав тоже различался. А самой популярной в те годы песней была «Uralin» с такими вот словами: «На Урал и за него стремглав бегут, шаркая валенками, Иваны…».

Но Иванов, как показывает история, сломить практически невозможно, а завоевать Россию, которая своими необъятными пространствами без надлежащей на то инфраструктуры буквально поглощала захватчиков — и вовсе из разряда фантастики. После Сталинграда финны поняли, что без сепаратного мира с СССР не обойтись. И мир был заключен, но по какой-то забавной шутке не либералом Рюти, а симпатизировавшим националистам Маннергеймом, который в отличие от своего предшественника, подписавшего договор о невыходе из войны в тот момент, когда весной 1944 года советские войска уже деблокировали Ленинград и вступили в Эстонию, везде громя немцев, понимал, что дальнейшее оказание поддержки Рейху приведёт к полной катастрофе и даже подписался под вступление в конфликт на стороне «союзников», хотя советские войска на собственно финскую территорию так и не вступили. Более того, летом 1944 года, незадолго до заключения перемирия, финские войска сумели остановить наступление РККА, нанеся красноармейцам существенный урон. Данные события отражены в фильме Оке Линдмана «Тали — Ихантала. 1944», в котором без всякого ощущения вины и покаяния показана военная техника со свастикой и звучат русоненавистнические речи. В числе условий Московского перемирия 1944 г., ставшего основой Парижского мирного договора 1947 года, входил роспуск националистических организаций. «Патриотическое народное движение», Охранный корпус Финляндии и «Карельское академическое общество» оказались под запретом.

Впрочем, наказания за «подстрекание к войне» крупным государственным финским чиновникам удалось избежать — никто не был заключен в тюрьму. Вильхо Аннале, однако, пришлось покинуть пост министра. Но ни презрения, ни отторжения националисты в послевоенное время не испытывали — так, сыну Вихтори Косолы Нийло удалось продвинуться на важные роли в партии «Национальная коалиция», ставшей прибежищем для многих правых, побыть её депутатом в парламенте, а в 1958-1959 годах — и вовсе стать министром сельского хозяйства. Можно констатировать, что финская политическая система с самого начала своего зарождения представляла национальные интересы своего народа, и в то же время обладала иммунитетом от радикализмов различного толка, выдавливая крайне несогласных на периферию существования, а наиболее полезных из них (Нийло Косола был одним из лучших коневодов страны) — интегрировала.

Послевоенное время ознаменовало третий этап в истории финского национализма: вслед за эпохой романтического возрождения XIX века и авторитарным периодом первой половины XX последовало время спокойствия и экономического роста, когда страна всячески избегала не только участия в вооруженных конфликтах, но и вовлечения в геополитическое противостояние СССР и США. Финский политический национализм продолжал находиться под прессингом, а зачастую выступавшая правящей «Национальная коалиция» всё больше и больше «оцентрялась» — её руководство со временем стало одним из самых рьяных сторонников вступления в ЕС, а после — и нахождения там. Но необходимость защиты национального суверенитета, особенно после снятия геополитического напряжения ввиду распада СССР, дала ход новому финскому национализму — цивилизованному, социально-ориентированному и евроскептическому.

В 1995 году на руинах отколовшейся от «Аграрного союза» Финской аграрной партии возникла партия «Истинные финны» («Perussuomalaiset»). Спустя два года после создания главу организации, Раймо Вистбака, сменил политолог Тимо Сойни, осознававший необходимость строительства партии с умеренно-националистической риторикой, не повторяющей ошибок проектов прошлого. А ведь попытки воскрешения мертвецов неоднократно предпринимались: так, в 1993 году капитан дальнего плавания Матти Ярвихарью попытался воссоздать «Патриотическое народное движение» с молодёжной организацией под прежним названием «Сине-черные». Естественно, не желавшие повторения прошлого финны игнорировали эту партию, на парламентских выборах 2007 года получившую 821 голос (0,03%) и удаленную и государственного реестра.

«Истинные финны» стали не просто узкопартийным проектом — они дали обществу возможность защищать свои национальные традиции без призывов к изменению границ. «Perussuomalaiset» («истинные финны») стало противопоставлением «uussuomalaiset» («новые финны») — новым гражданам страны, отказывавшимся принимать финскую культуру и интегрироваться в финское общество. «В чужой монастырь со своим уставом не лезь» (фин. — Maassa maan tavalla) — таково их кредо. Государство всеобщего благосостояния, которое финские руководители обязаны развивать и поддерживать, нельзя разбазаривать на поддержку тех, кто угрожает единству и национальной безопасности страны, — утверждают они. Произошла переориентация оборонительного элемента финского национализма с России на чужеродные исламизированные сообщества, посредством ЕС прибывающие в Финляндию.

Начав участие в политической жизни страны с выборов в парламент 1999 года, на которых партия набрала 1% голосов, со временем «Истинные финны» стали гигантом финской политической системы — в 2015 году они заняли второе место, получив свыше полумиллиона голосов (и это в стране с населением 5,5 млн чел.!), войдя в правительство и получив в нём 4 (из 14 возможных) министерских поста, один из которых — главы МИД, достался самому Сойни, которому на протяжении всей своей политической карьеры удалось избежать участия в скандалах, связанных с межнациональной или межрелигиозной проблематикой. Впрочем, с годами, увеличивая свою поддержку, «Истинные финны» стали более умеренными — из партии был исключен депутат парламента, выложивший в сеть фото друга, вскидывающего «зигу», а сама партия сделала ряд заявлений, в которых осуждала расизм и дискриминацию. Но, похоже, Тимо Сойни понимает, что делает — лавирование между оппозиционным радикализмом и умеренным консерватизмом до сих пор приносило «Истинным финнам» значительные дивиденды. Однако с приходом «Истинных финнов» в правительство социологи фиксируют падение доверия к партии — из-за невыполненных обещаний по сдерживанию иммиграционного потока из стран Африки (в основном из Сомали) и Ближнего Востока (в основном из Ирака). Приведёт ли это к кризису партии и возвышению новых националистических проектов вроде недавно появившихся «Финских демократов», мы увидим в будущем.

Что касается отношения «Истинных финнов» к русским и России, то здесь есть некоторые противоречия, вызванные тем, что пребывание на посту министра заставляет прагматически пересмотреть предыдущие заявления и партийную программу. Так, до 2014 года существенная часть националистов выражала по отношению к России симпатию. В 2012 году деятель партии Юхо Эерола предложил обменять участие в НАТО на стратегический военный союз с Россией, а другой «истинный финн» Хеммо Коскиниеми и вовсе выразил мнение, что Финляндии неплохо бы войти в состав России снова (!). Имел в виду он, правда, экономическую интеграцию с российским Северо-Западом. Но всё-таки как же это контрастирует с традицией финского национализма считать Россию врагом номер один!

Однако усиление позиций финских националистов в парламенте, присоединение Крыма к России и война в Донбассе изменили отношение — и министр обороны, «истинный финн» Юсси Нийнистё, известный на всю Финляндию ревизионист и симпатизант «Лапуа» и прочих борцов с Российской Империей и СССР (в 90-е годы печатался в журнале с говорящим названием «Белый Фронт»), объявляет о повышении военных расходов и увеличении численности армии. Сам же Тимо Сойни произносит дежурные фразы про то, что санкции против РФ должны сохраняться до выполнения Минских договоренностей — о превентивной отмене речи не идёт. Вероятно, крымские события всколыхнули в финской национальной памяти что-то мрачное и тревожное, и финны с 2014 года вынуждены периодически напоминать себе, что живут в XXI веке, чтобы воздержаться от строительства новой «линии Маннергейма».

В любом случае, когда речь заходит о силе финнов, то сами жители Суоми своим преимуществом называют развитую экономику и высокую степень благосостояния граждан (24-е место в мире по ИЧР, 17-е — по ВВП на душу населения и 5-е — по уровню счастья) — то, чего лишены, например, румыны, компенсирующие это мечтами о Великой Румынии (с Молдавией, и, возможно, с Приднестровьем, в пределах своих границ). Финны не лелеют ни реваншизма, ни исторических обид — советским войскам ведь так и не удалось доказать своего преимущества над финскими. Фонд «Юминкеко», периодически отправляющий своих сотрудников на форумы и симпозиумы в российскую Карелию — это всё, что осталось от некогда самого крупного ирредентистского проекта Северной Европы. «Великая Финляндия до Урала» — теперь это не масштабный геополитический проект по созданию лимитрофной империи вроде румынской или венгерской, а шутка, которой финны потчуют друг дружку, когда вспоминают события из своего более величественного и вместе с тем куда более кровавого прошлого.