Ровно 94 года назад, в эти сентябрьские дни, решалась судьба будущего советского государства. Победив в Гражданской войне, большевики встали перед необходимостью не только налаживать новый быт, но и определять форму существования советского государства. Если раньше они обитали в своем социалистическом гетто и могли чертить и перечерчивать карту в пределах своего междусобойчика как им заблагорассудится — благо, ни одна из ведущих держав их не признавала — то теперь, чтобы добиться этого признания, необходимо было объяснить себя миру: кто такие, как живут, где границы.
22 сентября 1922 года нарком по делам национальностей Иосиф Сталин послал свой проект Ленину, а 23 сентября презентовал свою программу «автономизации» комиссии по подготовке к пленуму ЦК по вопросу о взаимоотношениях РСФСР и других советских республик. Согласно этой программе, все советские республики должны были войти в состав РСФСР на правах автономий. Ленин в это время находился в полуовощном состоянии и программу уже почти приняли, но тут Ильич ненадолго очнулся и пришёл в бешенство, потребовав максимальной федерализации — с полунезависимыми союзными республиками. Это было удивительно, поскольку до сих пор Ильич считался убеждённым сторонником унитарного государства, и сталинская программа автономизации фактически была ленинской.
Ленинская программа стала бомбой, заложенной под государственный фундамент ещё на стадии строительства. Рано или поздно фугас обязан был сработать. Именно это и случилось в 1991 году, когда союз распался в полном соответствии с советским принципом национального самоопределения и в точности по советским границам союзных республик.
Дискуссии об автономизации и федерализации длились всю осень 1922 года и завершились победой Ленина, что предопределило крах советского государства — он, пусть и не в ближайшей перспективе, стал неизбежен.
Разумеется, в годы Гражданской войны большевики думали над национальными вопросами, но это были проблемы не первой и даже не второй важности. На VIII съезде РКПб, состоявшемся летом 1919 года, вопросам будущего устройства государства было уделено не так уж много времени. Съезд принял программу, в которой уделил федерализации всего пару строчек:
«Как одну из переходных форм на пути к полному единству, партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу».
Здесь, однако, надо учитывать, что в обстановке Гражданской войны, порвавшей прежнюю унитарную империю на лоскуты, государствами зачастую именовались и обычные области/губернии, а их государственность была целиком фейковой. По всей России в разных частях возникали на несколько недель или месяцев десятки «государств». Например, на территории Бобруйского уезда была провозглашена Рудобельская партизанская республика. На Кавказе провозглашалось аж три советских республики: Терская, Северо-Кавказская и Горская автономная республики. А на территории Калужской губернии некоторое время действовала Калужская советская республика.
Поэтому не стоит обманываться словом «республика» в протоколах съезда. В условиях Гражданской войны республики и губернии были равнозначны и значили совсем не то, что после войны.
В первой конституции РСФСР вопрос также был затронут мимоходом. В ней закрепили следующий пункт:
«Советы областей, отличающихся особым бытом и национальным составом, могут объединиться в автономные областные союзы, во главе которых, как и во главе всяких могущих быть образованными областных объединений вообще, стоят областные съезды Советов и их исполнительные органы. Эти автономные областные союзы входят на началах федерации в Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику».
Обратите внимание: областные союзы входят на правах автономии в РСФСР, а вовсе не в качестве равных союзников в наднациональное государственное образование.
Так вот, к 1922 году большевики, нуждавшиеся в международном признании, стали ломать голову над тем, как им выйти из международной изоляции. Помогли англичане. По их инициативе на лето 1922 года была назначена Генуэзская конференция, которая должна была в числе прочих восточноевропейских проблем разрешить ряд противоречий, связанных с установлением советского режима в России. Англичане на правах победителей в мировой войне и вдохновителей конференции сделали не столько хитрый, сколько наглый дипломатический ход, заявив в качестве участников все свои доминионы по отдельности, получив сразу шесть голосов вместо одного и практически в одиночку контролируя конференцию. Американцы в подобном шапито участвовать наотрез отказались. Советская сторона тоже получила приглашение и первоначально большевики хотели схитрить на манер англичан — заявить на конференцию все советские делегации по отдельности: российскую, украинскую, белорусскую и закавказскую. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено большевику — друзей рабочих сразу развернули, пришлось посылать единую делегацию от РСФСР.
Поскольку большевики планировали в ближайшее время достичь признания, необходимо было как-то объяснить себя миру. Подготовка к конференции заставила их активизировать работу в этом направлении. Нарком иностранных дел Чичерин предложил недолго думая включить все советские республики в состав РСФСР на правах автономий. Свои предложения Чичерин изложил в письме к Молотову в начале 1922 года. Против выступил Христиан Раковский, знаменитый агент всех разведок, на тот момент еще имевший существенный вес в аппарате и руководивший советской Украиной. Раковский запротестовал, называя предложение Чичерина величайшей политической ошибкой — дескать, оно фактически отменяет национальные принципы большевизма.
Чичерин не захотел спорить с Раковским, а нажаловался в Политбюро, заявив, что нерешенность данного вопроса грозит провалом в Генуе, а Раковский вообще своевольничает настолько, что посылает в другие страны дипломатические миссии от советской Украины, даже не согласовывая их с наркоматом иностранных дел РСФСР, что разрушает «единый дипломатический фронт» советских государств.
Раковского одернули и даже создали специальную комиссию, которая должна была согласовывать все действия между РСФСР и УССР. Однако такой формат сосуществования не был удобен ни тем, ни другим. В мае 1922 года Политбюро на одном из заседаний принимает постановление о необходимости тщательно подготовить для разбора на следующем заседании вопрос о взаимодействии РСФСР и других советских республик.
Из всех советских республик наиболее сильными тенденции к самостоятельности были в Грузии. Она позже всех стала советской республикой, поскольку там до 1921 года у власти были местные меньшевики, которых местные большевики опрокинули с помощью 11-й армии РККА. Бывший член реввоенсовета этой армии, старый большевик «Буду» (на самом деле Гурген) Мдивани стал председателем СНК Грузии. Буду понимал национальную политику большевиков очень широко: как полную независимость союзных республик с кое-какими незначительными ограничениями и взаимными обязательствами военного характера.
Что касается новых украинских управленцев, то там ситуация была не такой однозначной. Болгарин Раковский, назначенный председателем СНК УССР, агитировал за расширение самостоятельности союзных республик, до украинцев и их национальных чувств ему не было совершенно никакого дела, он их не знал и не понимал, но и недавно обретенной властью он делиться не хотел — все же УССР была второй по весу союзной республикой. С другой стороны, в украинской компартии были довольно сильны и автономистские настроения. Например, лидер украинской компартии Мануильский стоял на схожих со Сталиным позициях по вопросу об автономии и включении УССР в состав РСФСР, утверждая, что украинскому мужику-крестьянину национальный вопрос безразличен.
В августе 1922 года появилась специальная комиссия по вопросу о взаимоотношениях РСФСР и советских республик. В состав комиссии входили Куйбышев, Сталин, Раковский, Орджоникидзе, Сокольников и представитель каждой из советских республик. Разумеется, как «специалист по национальному вопросу» Сталин играл в комиссии первую скрипку и фактически план, предусматривавший включение советских республик в состав РСФСР на правах автономий (автономизация), был во многом сталинским планом. Но у него нашлось немало сторонников в высших кругах: Чичерин, Мануильский, Орджоникидзе, Дзержинский, Зиновьев, Каменев.
Не стоит думать, что влияние Сталина в 1922 году было велико или что большевики были патриотами России. Разумеется, нет. Все дело в том, что проект автономизации — это пункт из дореволюционной программы большевиков. У нас принято подавать борьбу федерализации и автономизации как борьбу идей Ленина и Сталина, но это совсем не так. Автономизация — это изначальный план большевиков, а федерализация — последний фантом угасающего и искаженного парализующей злобой ленинского сознания.
Классический марксизм никогда не поддерживал федерализацию. Энгельс вполне четко выразил марксистское отношение к проблеме:
«По-моему, для пролетариата пригодна лишь форма единой и неделимой республики».
Ленин, как старательный ученик марксистов, придерживался той же позиции. Комментируя переписку Либкнехта-старшего и Энгельса, он писал:
«Газетка Либкнехта очень плоха: федерализм. Пусто. У Либкнехта федерализм, а мы против федерализма».
В дальнейшем Ленин исправно развивал эту мысль. В начале нулевых годов ХХ века он писал:
«Мы безусловно, при прочих равных условиях, за централизацию и против мещанского идеала федеративных отношений. Сознательный пролетариат всегда будет отстаивать более крупное государство. Пока и поскольку разные нации составляют единое государство, марксисты ни в каком случае не будут проповедовать ни федеративного принципа, ни децентрализации».
В своей пламенной предвоенной переписке с Шаумяном за 1913 год Ильич даже дошел до своей фирменной ругани:
«Мы за демократический централизм, безусловно. Мы против федерации. Мы за якобинцев против жирондистов… Мы в принципе против федерации — она ослабляет экономическую связь, она негодный тип для одного государства. Хочешь отделиться? Проваливай к дьяволу, если ты можешь порвать экономическую связь, или вернее, если гнет и трения „сожительства“ таковы, что они портят и губят дело экономической связи. Не хочешь отделяться? Тогда извини, за меня не решай, не думай, что ты имеешь „право“ на федерацию. Ставить в свою программу защиту федерализма вообще марксисты никак не могут, об этом нечего и говорить».
Как видно из ленинской полемики и воззваний, до революции Ильич был убежденным сторонником централизованного унитарного государства с культурной автономией для отдельных регионов. Именно поэтому сталинская программа автономизации — это большевистская позиция дореволюционной эпохи и именно поэтому большинство верхушки партии ее поддерживало. Сталин, всегда пытавшийся выглядеть первым учеником Ленина, писал в «Правде» за 1917 год:
«Не ясно ли, что федерализм в России не решает и не может решить национального вопроса, что он только запутывает и усложняет его донкихотскими потугами повернуть назад колесо истории».
Статья называлась просто и незатейливо: «Против федерализма!». Но сам Ленин в период между двумя революциями уже успел сменить позицию. Не столько из-за смены взглядов, сколько из-за своего запредельного популизма. Ситуацию в России между двумя революциями надо представлять как символический аукцион. По очереди выставлялся какой-то лот, после чего все партии по очереди назначали свою цену, а Ленин в самом конце с хохотом всех перебивал, давая втрое больше. Например, лот под названием «национальный вопрос»: встают кадеты — мы готовы обсудить автономию наиболее развитых окраин. Встают эсеры — мы готовы обсудить автономию для всех. Ленин (с хохотом и лукавым прищуром) — готовы предоставить независимость всем желающим. И так по каждому пункту.
Ленин сразу заметил, что многие окраины начали торговаться с временным правительством по вопросам об автономии. А поскольку тактика большевиков заключалась в том, чтобы обещать больше, чем все соперники вместе взятые, вопросы об автономии превратились в обещания дать свободный выход всем и каждому, кто только пожелает. На апрельской конференции РСДРП в 1917 году Ленин зачитал резолюцию, в общих чертах ставшую новой программой партии:
«Угнетенным народам, входящим в состав России, должно быть предоставлено право самим решить вопрос — хотят ли они оставаться в составе Российского государства или выделиться в самостоятельные государства. Сейчас перед нами конкретный конфликт между финляндским народом и Временным правительством. Представители финляндского народа, представители социал-демократии требуют от Временного правительства возвращения народу тех прав, которыми он пользовался до присоединения к России. Временное правительство отказывает в этом, не признавая финляндский народ суверенным. На чью сторону мы должны стать? Очевидно, на сторону финляндского народа. Если бы мы, социал-демократы, отказали финляндскому народу в праве изъявить свою волю об отделении и в праве провести в жизнь эту волю, то мы этим самым оказались бы в положении продолжателей политики царизма.
Мы должны поддерживать всякое движение, направленное против империализма. Что скажут нам в противном случае финляндские рабочие? Пятаков и Дзержинский говорят нам, что всякое национальное движение есть движение реакционное. Это неверно, товарищи».
Летом начались переговоры между Украинской Радой и Временным правительством. Украинцы надеялись выторговать себе побольше автономии, однако даже самые горячие головы на тот момент не ставили вопроса об отделении и независимости, ограничиваясь умеренной автономией. Ленин, державший нос по ветру, сразу же решил выбить почву из под ног у правительства и наобещать всем ворох подарков. На 1-м всероссийском Съезде Советов в 1917 году он заявил:
«Пусть Россия будет союзом свободных республик <…> Мы хотим братского союза всех народов. Если будет Украинская республика и Российская республика, между ними будет больше связи, больше доверия. Если украинцы увидят, что у нас республика Советов, они не отделятся, а если у нас будет республика Милюкова, они отделятся».
Как это часто бывало у Ленина, который всегда выдавал желаемое за действительное, получилось наоборот: при республике украинцы толком не провозгласили даже автономии, зато почти сразу после Октябрьской революции заявили о своей независимости.
Стоит отметить, что речи Ленина в промежутке между февралем и октябрем 1917 года казались безумными даже многим старым соратникам. Далеко не все понимали, зачем устраивать бесплатную раздачу территорий, на которых такими большими трудами удалось наконец создать диктатуру пролетариата. Однако, Ильич успокаивал нервничавших соратников:
«Нам говорят, что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций».
Непонятно, какая муха укусила Ленина, но после захвата власти он сделался убежденным сторонником федерализма, который раньше бичевал. По всей видимости, успех вскружил ему голову, и Ильич окончательно переехал в мир своих мегаломанских фантазий: перед его глазами по всему миру разгорались пожары мировых революций, рушились замки, высились хижины-небоскребы, сознательные рабочие из немецкой социалистической республики слали передовое оборудование, трудолюбивые рабочие из Китайской социалистической республики ехали поднимать российские города самоотверженным трудом, и весь земной шар был одной большой республикой, повестку в которой диктовал пролетариат. В таких условиях государственные границы выглядели нелепо. Была только одна проблема — эти грезы существовали только в воспаленном от победы и сифилиса сознании Ленина, а в реальности мировая революция не только не побеждала, но и сдавала позиции, проигрывая каждый решительный бой.
Карта СССР 1917–1922 гг.
Однако Ленин все еще верил в свои фантазии и становился все более убежденным сторонником федерализации. Правда, Гражданская война, начавшаяся вскоре, на несколько лет убрала проблему государственного устройства в самый дальний ящик. Решался вопрос о выживании большевистского правительства, тут было не до мечтаний про прекрасное далеко.
К вопросу вернулись только в 1922 году. Тогда же грузины забунтовали. Мдивани соглашался только на ограниченное сотрудничество в хозяйственной сфере. Все остальное он хотел иметь свое, в том числе отдельную грузинскую армию и ЧК. Более того, он по примеру Раковского даже начал осуществлять международные сношения, в частности, позволил туркам открыть в Тифлисе Оттоманский банк (уже шел НЭП), не посоветовавшись с Москвой, что вызвало возмущение у наркома финансов Сокольникова, который сделку запретил, что вывело из себя уже Мдивани. Властный грузин начал переманивать на свои позиции и верхушку компартии Азербайджана.
В итоге к моменту, когда комиссия по созданию проекта содружества начала работать, оформились три варианта: автономизация — что было старой программой большевиков, грузинская позиция — добровольный союз государств с их максимальной независимостью, отсутствием централизованного бюрократического аппарата и наднациональных органов управления, и украинский вариант, предложенный Раковским — максимально широкая федерализация с сохранением определенных функций и полномочий за союзным центром. Предполагался и четвертый вариант — ленинский — но Ильич незадолго до того впал в овощное состояние.
Свежие комментарии